Don't Fear the Reaper |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Don't Fear the Reaper » Лавка древностей » Things We Lost In The Fire
THINGS WE LOST IN THE FIRE
These are the things, the things we lost
The things we lost in the fire, fire, fire
Aneurin Fawley & Einar Rosier
Ирландия, весна, 1981
Things we lost to the flame
Things we'll never see again
All that we've amassed
Sits before us, shattered into ash
Отредактировано Einar Rosier (10.02.17 19:47:09)
Мальчишка слишком много говорит перед тем, как ты теряешь нить с реальностью. Слишком много и, порой, бессмысленно, как будто забывает, что ты слишком хорошего его знаешь, чтобы не понимать, что может оказать на него давление.
Давление. Захотев доставить друг другу неприятностей как можно больше, вы, несомненно, преуспеете – слишком большой «стаж» общения.
Общения, за которое ты совершенно точно знаешь, что угроза его близким – это прекрасный способ влиять на мальчишку. Он за них жизнь отдаст, душу в придачу бесплатным приложением. В одном Эйнар прав – это, правда, низко.
Низко, но разве хотя бы один из Фоули когда-нибудь беспокоился о том, какие методы использует? Разве хотя бы один из вас боялся играть грязно в отличие от тех же Розье? Никогда. В ваших жилах густая бездна, которая не видит разницы между добром и злом – она породила и то, и другое. Поэтому… какая разница.
Какая разница, как играть, если главное – выиграть? В этом же вся суть для вас с братьями, не так ли? Вы не цените саму игру так, как Розье. Вы любите выгоду и предпочитаете, чтобы не то, что каждый шаг, а каждый вдох воздуха приносил что-нибудь полезное. Методы – это далеко не первое дело для размышлений в игре.
В этой игре смысла нет. Ты ведь это знаешь? Не можешь не понимать. Всего лишь неприятные воспоминания, за которые и ведется кон. Какая цель в этой игре? Боль.
Боль бесполезная и для близкого человека. Но разве не любят Фоули причинять ее всем, кто по каким-то причинам их задел? Обожают. Даже если большинство в этом не увидит смысла, вы его найдете.
Вы его найдете, даже в том, что будете сами испытывать ту же боль резонансно. Ведь во всем можно найти удовольствие, не так ли? Бездна не видит разницы между противоположностями, в этом вся ее прелесть.
Прелесть того, что ты можешь смеяться над его словами звонко, как раньше, еще в школе. Даже когда вы пытаетесь задеть друг друга в разговоре.
- Тебе именно показалось, Эйнар, - со смехом.
Со смехом о том, что он думал о том, что ты интереснее – сплошная иллюзия. Бездна всегда статична, просто у нее слишком много масок.
- Мне нравится, что ты все еще заблуждаешься на мой счет. Или печально, что все еще занимаешься самообманом Розье, - все с тем же смехом.
Смехом, ведь вокруг веселье. Разве можно серьезно устраивать вашу детскую войну в разгар праздника? Скорее полушутками.
- Ты не любишь думать о том, что было бы? Мне казалось, что о Розье ходят слухи, говорящие о том, что вы – хорошие прогнозисты. Лгут слова, – прищурившись. – Живешь тем, что имеешь? И что у тебя есть? Вопрос даже не в этом, а в совершенно другом – достаточно ли тебе этого.
Всегда вопрос в одном – достаточно ли кому-то того, что они имеют. Это главный вопрос, который обсуждаете вы с братьями. Если ответ отрицательный – вы ищите все новые цели, новых людей, вещи, места, которые хотите забрать. И делаете это.
- Я помню, что написано на другой стороне кольца, Эйнар. Вопрос только в том, что между ними, сторонами, на ребре. Всегда есть что-то между, - с улыбкой.
С улыбкой почти искренней – мальчишка играет словами, ты тоже. Но разговор получается, действительно, забавным.
Забавным ровно до того момента, как очередное видение приближается, толкая тебя в руки одного из кузенов. Остается только мысленно пожелать всем хорошего праздника, а себе спокойных снов. Впрочем, видения такой силы спокойными не бывают.
Не бывают и не контролируются. Вселенная, бездна говорит со своей кровью. Никто не знает, сколько это продлится.
Продлится, выжигая огнем душу огнем. Но именно в такие моменты тебе не скучно – ты живешь. Бездна не знает разницы между жизнью и болью. Все едино в ней. В начале начал.
And these secrets are all that we've got so far
The demons in the dark, lie again
Ты не знаешь, сколько прошло времени после незапланированного обморочного состояния с путешествием в другой, на твой взгляд, более прекрасный мир из бездны, но по твоим ощущением, ты была в колыбели начала начал не так долго.
Не так долго, ведь в противном случае ты бы ощутила что-либо, что указывало бы тебе на время. Видимо, высшие силы слишком быстро решают тебя вернуть обратно.
Вернуть обратно с новой прожитой взаймы жизнью. Но это уже так привычно. Ты лежишь с закрытыми глазами.
Лежишь с закрытыми глазами, думая о своем, когда в дверь входят. Шаги знакомые. Глаз открывать не надо – ты это уже тоже видела.
Видела, как Розье сядет в кресло и будет говорить. Слышала, что он скажет. Глубоко вдыхаешь, открывая глаза, поворачиваясь на бок и внимательно смотря на мальчишку, которого явно покарали прерванный спор.
- А ты точно веселился? Ничего не путаешь? – сонно.
Сонно и даже почти без скепсиса – ведь понятие веселья у Розье такие же сомнительные, как твои собственные, а ты знаешь, что было. Вопрос только в восприятии.
- Сколько синяков, м? – тянешь к мальчишке ладонь. – Иди сюда.
Сегодня ты не кусаешься, явно. Слишком устала. А синяки Розье явно нужно привести в порядок. Все же дальше будет лишь больнее от них.
- Так сколько ссадин? Нужно обработать, - достаешь мазь.
Достаешь мазь, которую прихватила с собой, зная этот вариант. Спать хочется ужасно, но ты знаешь, что это необходимо. Расстегнув рубашку на мальчишке, обрабатываешь синяки и ссадины, оценивая их – ничего не останется, мазь справится.
- Скоро будешь как новенький. Но тебе тоже нужно поспать, - двигаешься, освобождая ему место, чтобы тут же заснуть.
Заснуть и проснуться, когда мальчишка все еще спит, обнимаешь его во сне. Слишком крепко спит, как было всегда. Например, когда в школе им с Эйрионом выдали комнаты отдельные, положенные старшекурсникам, а тебе слишком нравилось доказывать, что нет уж, раз это их комнаты, то точно так же твои – попытки выселить зачастую вели к тому, что никто не хотел отступать. Поэтому и знаешь, что проскользнешь мимо незамеченной.
Незамеченной доходишь до Мактавишей, которые рисуют чернилами и иглами. Ты хочешь два рисунка. Оба сильные. Оба с историей. Оба – благословение и проклятие. Но бездна не признает разницы между этими понятиями, поэтому после минутного спора рисование начинается. Позже разной краской оба символа на запястьях немного прихвачены заживляющей магией и перевязаны. Увы, никто из вас не силен в исцелении. Возвращаешься.
Возвращаешься, мальчишка уже не спит. Качаешь головкой в такт своим мыслям.
- Уже вечер. Пора возвращаться, знаешь? – со смехом в глазах.
Со смехом в глазах – отдохнули, в историю влипли, значит, пора вернуться к обычной жизни в сером Лондоне.
- Ссадины прошли? – садясь в кресло.
Садясь в кресло, кладя руки на подлокотники и внимательно смотря на мальчишку. Ему, как и всем Розье, совершенно не идут раны - слишком сильно диссонансируют с кровью вейл в их жилах и вечными улыбками. Забавно.
Забавно, но теперь вы поменялись местами - он проснулся, а ты смотришь.
Он видит краем глаза, что недовольные родственники уже готовят наказание. Розье забыл вспомнить о том, какая кара настигает того, кто прерывает спор подвыпивших ирландце на празднике. Но вместо озабоченности своей судьбой его охватывает удивление и тревога за Анейрин. Эйнар переводит взгляд на свою палочку, которую быстро прячет под одеждой, и тут же смотрит на девочку, не понимая, почему та, так поступает, спасает ли его, или же просто ей стало скучно? Он видит ее глаза, безжизненные, пустые, нет, не страшно, но тревожно, он потом подумает, почему ему тревожно за ту, кто сделал ему больно. Все смолкает, ему ничего не остается, как безмолвно наблюдать за руками, что быстро подхватывают девушку и уносят. Волшебник знает, что произошло, он также замечает, что на лицах присутствующих нет удивления и страха, значит, все так и должно быть. Музыка вновь играет. И тут ему следовало бы уйти, но вместо этого Розье направляется к старшему среди всех. МакКиннон смотрел холодно, смиряя мальчишку с ног до головы весьма красноречивым взглядом, пока Эйнар уверено говорил, что не собирается покидать Айнерин, что пришел с ней, и уйдет только с ней, поэтому пусть делают, что угодно, но Розье вернется и будет рядом с Фоули. В ответ он получил лишь короткую усмешку на лице старика, и тут же несколько сильных рук подхватили горе-волшебника, усаживая его в бочку. Что ж, если это способ выпроводить его или проверить, он справится. Эйнар делает несколько глотков, пока ему не удается создать себе воздушный пузырь, после того, как крышка намертво перекрывает ему выход на свет. Потом надо обязательно сказать Анейрин спасибо, что вернула ему палочку, он слабо себе представлял, как бы справился с такой задачей. Единственное, что он ощущал после того, как пытка бочкой окончилась, это бесконечную боль во всем теле, Эйнар даже знать не хотел о том, сколько успел получить ушибов и синяков, он должен вернуться к Фоули, еще не зная зачем и для чего.
И ему позволили, старший МакКиннон дал согласие. Ему даже помогли привести себя в порядок, после ванной с виски, предложив одежду и воду. Его немного злил факт того, что все это слишком затягивалось, а Рин по-прежнему еще не была рядом. Весь день порядком напоминал больше сумбур в голове душевнобольного пациента. Его порядком вымотала бесконечная череда хаоса, Эйнар даже не мог утверждать сколько времени прошло с момента, как он проснулся. И лишь когда Розье увидел девочку Фоули, мирно лежавшую и отсутствующую стало чуть ровнее. Что по природе своей было странным, ведь именно Анейрин была источником всего того беспорядка. Ему было непривычно видеть ее такую мирную и спокойную, Эйнар устроился в кресле рядом, надеясь, что девочка Фоули решила полетать меж чужими жизнями не на пару дней.
- Возвращайся, мне скучно веселиться здесь одному, Рин, - протянул волшебник, ощущая, что и сам готов чуть поспать, ощутив вновь всю боль от ушибов во всех точках тела.
Перебирает слова, воспоминания, рассматривает сотней отблесков радужных из камня драгоценного. Тонет в кресле широком, мягком, хочет такое же, но уверен, что забудет, а глаза по линии шеи скользят, по изгибу плеча, покатому, такие художники любят рисовать на холсте; в ответ глаза цвета чернозема, холодного, промозглого, а по краям еще снег лежит, холодно, почти тундра, но красиво так, ищешь отголоски зелени.
- А когда было иначе? –
Заспанность в голосе полоснула, обожгла, нет, не по забытому, а потому, что тщательно убрал, рассекла крышку сундука, чтобы все вывалилось из раны рваной, как кишки из живота вспоротого, противное ощущение, но на губах полуулыбка.
- Мне идет синева, - уверенность, на мгновение приподнятые плечи, смотрит на протянутую ладонь, но мыслей нет, все раскрошилось и перетерлось в ничто, давно, только пылью остаточной сверкает в воздухе в заходящих лучах солнца.
Садится смиренно, прикрывая глаза, - несколько наверняка есть, мне не попалось зеркало, - он дышит ровно, до себя самого ему всегда мало дела, синяки действительно любил, что-то было в этих пятнах под кожей, что как хамелеоны цвет меняли, но только себе в угоду. А пальцы легкие невесомые порхают с одной перламутровой пуговицы на другую, он такие не любил, предпочитал крой проще и фурнитуру менее броскую, но что дали.
- Спасибо, - ловит ладонь хрупкую своей большой, чуть сжимает, а глаза почти закрыты – спят. Совершено не думает, что в одежде и что рядом Рин, или не так, ощущает спокойствие, какую-то ностальгию, что вернулась сейчас явью. Подумал о том, что это интересно, еще немного мыслей, что спит без коронного рецепта снотворного – это тоже интересно. Не помнил, как голова коснулась подушки, не был уверен, что все это не обдумывает во сне. Просто можно ненадолго забыться, как с кем-то очень родным вдалеке ото всех.
Проснуться одному, засыпая с Анейрин – аксиома. Он даже успел перехватить поздний завтрак, который доставили прямо в «номер», отличный сервис, Ним бы понравилось. Тело все еще ныло, как после хорошей драки, он давно не дрался, в их мире не заведено, а маглы последнее время все больше становятся пацифистами – персональная трагедия. Одежда его уже висела отпаренная и вычищенная на деревянных плечиках, рядом с натертыми башмаками, Эйнар сел на кровати, разглядывая незамысловатый крой замшевого коричневого пиджака с темно-синей подкладкой, рухнул обратно на подушку, разметав руки в стороны, как девчонка из романа, смысла вставать и искать Фоули не было, всегда возвращается сама, не захочет, чтобы нашли, ничего не поможет. Почти провалился в сон, когда дверь открылась.
- Нет, я же не вижу время, - привстал на локтях, взглядом мазанув по Рин, сначала не понимая, что на ее запястьях.
- Это неважно, что это? – он показывает пальцем на ее руки, следом сразу оказываясь на ногах. Запястья перехватывает бережно, про себя злится, и злится сильнее, когда снимает кривые повязки, - кто? Кто это сделал? – в глазах вода темнеет, опасно, не знает, что раздражает его в этом больше. Под смех в ушах, а может быть девочка Фоули действительно смеется, под смех в ушах ищет палочку – находит, в кармане пиджака мешок, звенят склянки, - какой кривой недоумок, лишить бы его пальцев и языка на пару дней, чтобы сначала поучил хоть что-то о заживлении, - он говорил сам собой, аккуратно нанося мази, после переключая все внимание на заклинание.
- Нет, серьезно, какого черта? – он злился, что так перепугался, что представил тысячу и одну фантазию о том, что могло случиться с Рин.
Символы-раны на твоих руках обжигают тебя собственной кровью и огнём, дымом и гарью, тебе кажется, что они, раны, пахнут именно так – железо, кровь и зола. Ты лишь улыбаешься, вдыхая глубже.
Вдыхая глубже то, что захотела бездна. Трикселон синей краской напоминает о том, что прошлое, настоящее и будущее едины, состоя в разных культурах из разных знаков, которые обозначают чаще всего само время. В тебе само время едино, Анейрин, ты смотришь в будущее, живя в нем раньше, чем в настоящем, а во сне видишь прошлое, оставляющее песок на глазах.
На глазах ведущего, на которых бы во сне в древности рисовали солью волшебные символы, на которые нельзя было бы смотреть – они бы убивали, ведя из мира в мир смертью. Для того, чтобы не тревожить сон и жизней лабиринт.
Лабиринт синей краской напоминает, что вся жизнь – это узлы и дороги из трёх времён, что их всего лишь нужно распутать, чтобы оказаться… перед новым лабиринтом. Высшие силы слишком любят играть с людьми.
Высшие силы слишком любят играть с людьми, расставляя на их пути лабиринты и препятствия внутри их. Вся жизнь…
Вся жизнь – это сочетание этих двух знаков. Они использовались и как дар, и как проклятие. Диссонанс.
Диссонанс, как и бездна в твоей крови. Диссонанс, как и все, что ты делаешь. Как и ты сама. Но это даже забавно.
Забавно осознавать, что вы поменялись местами. Что ты сидишь, смотришь на него со стороны – раскинувшего руки и все еще лежащего. Странное ощущение вечного колеса бытия – все идет по кругу, так уже было.
Так уже было и даже не в твоих снах, которые для тебя намного интереснее реальности, ведь в них ты живешь, а здесь лишь повторяешь. Так было на самом деле в школе, когда ты упорно доказывала ему, что его комната на самом деле принадлежит тебе, ведь все, что нравится Фоули автоматически становится собственностью, будь то вещь, человек или банальная комната. Было любопытно.
Было любопытно, но рано или поздно, - ты до сих пор не улавливаешь момент, - все пошло совершенно не так, как должно было пойти. И был бы у кого-нибудь из вас мозг или способность думать – реальность могла бы быть другой. Но это сослагательное наклонение.
Но это сослагательное наклонение, нужно смотреть на то, что есть сейчас. Сейчас есть замок деда и бабки, толпа кузенов, шумящих вокруг, комната, охраняемая заклинанием, чтобы шум не проникал, узоры на руках, обжигающие огнём и мальчишка. Он совершенно не выбивается из этой картины почему-то…
Почему-то мальчишка еще не встал. Слишком любит сон, ты всегда, еще со времён школы, вставала первой. Но не спит.
Но не спит. На краю сознания появляются его фразы, на которые ты не успела дать ответ – Морфей забирал тебя к себе слишком быстро, вы оба слишком хотели отдохнуть, чтобы продолжать разговор.
Разговор о том, что синева кому-то идет. Мальчишка лежит, а ты смотришь на цвета вокруг, пытаясь понять.
- Синева бывает разная. И эта не та, которая тебе идет. Если тебе не сказать, ты до этого сам не додумаешься, как всегда? Глупый мальчишка Розье, - пожимая плечиками.
Пожимая плечиками. Практически день откровений без иронии пока еще: тебе, действительно, не нравятся странные отметины на его теле, которых быть не должно. Слишком много агрессии Эйнара Розье, направленного на его самого.
- Если это мазохизм или агрессия, направленная на себя, то, говорят, это лечится. И тебе стоит этим заняться, - закатывая глаза.
Закатывая глаза, говоришь серьезно. Раздражает его желание влипать в какие-нибудь совершенно непонятные истории. И нет бы осторожен был, а тут вместо осторожности мысли о том, что синева ему идет. Бред.
Бред, но время он правда не видит. Его можно только чувствовать. Хотя после прекрасного аттракциона «бочка» позволительно забыть не только о часах, но о том, кто ты и где ты. Киваешь головкой в такт своих мыслей.
Киваешь головкой в такт своих мыслей, когда мальчишка Розье переключает разговор на новую тему.
На новую тему – твои руки. Ты лишь смеешься, качая головкой, наблюдая за тем, как он оказывается рядом и берет твои руки в свои – это мило.
Это мило, но снова некстати всплывают мысли о том, что было бы, если бы у кого-то из вас была способность думать в школе. Но об этом ты подумаешь в другой раз – Ирландия оказывается другим миром.
Ирландия оказывается другим миром для ваших разговоров. Тем местом, где Розье не нужно претворяться безбожно пьяным, чтобы вы оказались в одном месте, а тебе не нужно играть в то, что ты в это веришь, чтобы задержаться. Забавно.
Забавно, но мальчишка начинает лечить сразу же. Он задает много вопросов, его глаза темнеют, из озерной глади превращаясь в море – в этом все Розье, в изменчивости воды по их жилам.
По их жилам вода, способная убивать и отравлять не хуже, чем бездна в твоих венах. Он спрашивает, кто это сделал…
Кто это сделал, правда, Анейрин? Ты своим желанием или Мактавиши иглами, лишь исполняя тобой задуманное? Ты. Да и другого ответа быть бы не могло – Эйнар ведь сам знает, что других вариантов нет. Ты бы не сидела спокойно и не ждала, пока знаки проклятия-благословения одновременно выведут на руках. Но он все равно спрашивает и как будто… злится?
Злится, но на кого? На тебя? На гипотетических людей – воду в жилах Розье иногда слишком сложно понять. Ты смеешься.
Ты смеешься тихо, слушая его. Ведь ничего не случилось. Всего лишь символы-рисунки. Хотя это беспокойство, правда, приятно... и почти странно.
- Значит, тебе идет синева? – со смехом, он сам подсказал тебе фразы. – А мне, видимо, темно-бордовый.
Темно-бордовый, как запекшаяся кровь с запахом железа и пепла. Руки не забираешь, наблюдаешь за лечением – тебе всегда это нравилось, хотя предрасположенности к исцелению у тебя никогда не было… скорее к разрушениям, проклятиям и всему, что ведет в Мунго. Только из-за брата ты кое-как освоила азы на всякий случай, чтобы в случае чего дотянуть до госпиталя.
- К тому же, у меня есть ты. Разве все так страшно? – когда руки вылечены.
Когда руки вылечены, обхватываешь ладошками его лицо и улыбаешься – у вас есть еще несколько часов, чтобы побыть кем-то другим, не такими, как обычно.
- Эйнар, все хорошо. И спасибо, - лечит Розье, правда, прекрасно, говоришь, отпуская его лицо.
Отпуская его лицо, берешь его руку и подносишь к запястью с трикселоном, прочерчивая его пальцами по каждой линии, ведущей к одному центру.
- В старой сказке говорится, что когда прошлое, настоящее и будущее сходятся в одной точке в этом знаке, рождается пророк. Все три времени его благословляют и проклинают в единой точки, из которой он не может выйти до самого конца - он не двигается с места после своего рождения, потому что знает наперед, поэтому его положение во вселенной, не смотря на выборы, которые он делает, остается точкой невозврата, - все имеет свое значение.
Все имеет свое значение, а Фоули помешаны на них. Даже имена детям в этой семье просто так не даются, не говоря уже обо всем остальном.
- Тогда этот знак становится даром и проклятием, потому что ведет к другому, - меняешь руки.
Меняешь руки так, чтобы теперь его пальцы касались знака лабиринта, ведешь его руку по сплетениям.
- К лабиринту, в котором блуждают души. Но после выхода из одного следует другой обязательно. Знание поворотов – это бонус. Но знание того, что за ними только новые узлы – минус. Тоже знак проклятия и благословения, ведь все узлы лабиринта – это нити жизни: ты знаешь начало и конец, все повороты и иногда ничерта с этим сделать не можешь, - улыбаешься.
Улыбаешься, убирая руки от мальчишки. В узорах всегда было свое, особое значение.
- Твоя очередь объяснять, - на нем тоже есть изображение.
Изображение – пусть расскажет, если захочет. Магией открываешь окно – шум с улицы проникает в комнату.
- И нам, правда, пора возвращаться в Лондон. Нельзя оставаться в месте, которому не принадлежишь, слишком долго – можно потерять себя и реальность, которой принадлежишь на самом деле, решив, что созданная в мгновение лучше той, что создавалась годами, - разводя ладони в стороны.
Разводя ладони в стороны, показывая, что реальность за пределами этого замка ждет вас. Сейчас вы не те, кто есть на самом деле, а те, кем могли бы быть, если бы не миллион "если бы". Реальность ждет - та самая, где спокойно говорить невозможно. Тогда, может, в том, чтобы потерять ее, нет ничего плохого?
- Через пару часов нужно будет уходить. Пока можем прогуляться. Идешь? – встаешь с места.
Встаешь с места. Действительно, что толку сидеть в закрытой комнате – поговорить вы можете по пути, тем более, к утесам ты еще не сходила – ты любишь высоту и шум волн.
Она резонирует, как застывший недосказанный голос на ледяном ветру с мириадами прозрачных капель, он же морщится, скривив губы, забавно, разве ее должны волновать синяки, его ушибы, он сам, перед сном не успел подумать, а теперь, какие-то отдельные лампочки загораются в темноте, у них хоровод, и у лампочек у него с ней, иногда он не помнил, с чего они начали.
- Нет, не идет, ты не кровавая графиня, - злость в пространство, куда-то за горизонт, глаза внимательно следят за тонким пучком света, который ласково обходит незажившие края, запечатывая рубиновые капли обратно в хрупкий сосуд. Немыслимо, вода темная, грубыми волнами бьет по поверхности, пытается лизнуть облака, доказывая, что все ей по плечу, наследство его фамилии, рода, что вытесняет примеси, фильтруя их о будни.
- Страшно, меня могло не быть тут, заражение лечить куда болезненнее, - он знал, что такого бы не произошло, знает, что Анейрин не допустила бы, но уже рисовал грязными красками все подробности не хуже анатомического пособия в картинках. Как бы он не притворялся, ему никогда не было все равно, иногда это печалило, хотел ведь забыть, знал – проиграет, признаться только не мог, даже сейчас, у Розье нет привязанностей кроме семьи, постоянное напоминание, может, он не настоящий, может, это не вода, что-то другое плескается внутри, но Нимуэ не соглашалась.
Ее ладони на теплых колючих щеках, прикрывает веки, шумно вбирая носом воздух, ему нравится вот так – подле нее, на полу, в ее руках, что-то близкое, свое или его, он не мог видеть будущего или читать мысли, да и не стал бы. Легкая прохлада ее кожи успокаивает, кто-то льет ледяную воду в кипяток, убирая с поверхности пузыри – даже не жжет.
Сказки девочки Фоули, почти что сказки Гримм, только в главных ролях она и те, кого знает, ему нравятся ее сказки, жестокие, темные, сырые и промозглые, как подземелья замков. Чувствует узор из рубцов, у него был такой же, снова сдвигает брови на переносице; она ведь тонкая, хрупкая, драгоценная, почти фарфоровая, как любимый сервиз, блестит в лучах солнца, яркая; и эти пятна, узорами выгибаются, стигматы личные, рассказ с оттенками боли, нет, не в голосе, а в его сердце. Не дар – проклятье, никто о нем не просил, если бы ему предложили выбор – отказался, и ее бы уберег, а так странное ощущение беспомощности.
- Старый народ верил, что он спасет от всех темных сил, его обладатель непроницаем и неуязвим для сил зла, - на губах усмешка, заложенная морщина на лбу разгладилась, он почти был готов сказать вслух, что защищался от нее, но девочка Фоули могла не оценить шутки, - они верили, что это подарок детям невозможной любви, его сделал брат, вложив частицу своей силы, - как его семья, как его отец и мать, отец был слаб, поддался, появился он, а матери больше не стало, и тогда дядя забрал к себе и подарил ему воду в его венах. Свежий воздух заполняет помещение, он совершенно забыл про расстёгнутую рубашку, и теперь было зябко.
- А если потерять ее хочется? – роняет слова мимо, тихо, когда поднимается, чтобы взять вещи. Собирается неспешно, но не медлит, машинально расправляет складки и проверяет ботинки – это под кожей, там же в генетическом коде, привито с пеленок, как отличительная черта принадлежности к двум чертовым цифрам, что не дают тебе права выбора быть собой и с тем, кого сам выберешь.
Эйнар подходит вплотную к Рин, смеряет взглядом с видом задумчивым, прокручивает про себя слова ее о том, что здесь можно потерять себя, тогда ведь ты не ты и все можно? Приобнимает за плечи, прижимая к себе, носом в волосах путается, губами касается, почти целует, но мимолетное, невесомо, - пойдем тогда, покуда есть время, - голос тихий, журчащий, обволакивающий, согреть может, как осеннее солнце в погожий день, а вокруг шуршать будет листва, приглушая все остальные звуки в мире разом.
Вкладывает ее ладонь в свою – широкую, когда отпускает, он замка не знает, позволяет ей вести, девочка Фоули не против, смоляные волосы шлейфом за ней развиваются, меняя мир простой на причудливый, тени ломанные, щупальца длинные, девочка Фоули права – они гости, чужие.
- Наши отцы разговаривали, - она привела его к горному склону, где море сливалось с горизонтом и не было края, бесконечная синева, манящая, пенящаяся. Он уверен, что его отец просто знал, что-то знал о сыне и странной девочки Фоули, и снова хотел его одобрения, и снова мимо, зачем делать было насильно. – Мой чемодан уже должен быть у тебя, - он не смотрел на нее, но по-прежнему сжимал ладонь, не сильно, чтобы можно было забрать.
Ветер трепал волосы в разные стороны, ему казалось сейчас обязательно что-то произойдет, он не мог понять хорошее было предчувствие или плохое, он прокручивал то, как скажет, что сделает, думал просто явиться на порог вместе с чемоданом, задумался, видела ли она это, кажется девочка Фоули слепа до собственной жизни, и кто тогда ее спасет? Мир наполнялся морем, соленый воздух рыскал по закоулкам легких, оставляя в горле соленый привкус. Дом.
Реальность – лучшая убийца, говорится в старой потрепанной книге, носящей имя самого старого волшебника в этом мире. Реальность – лучшая обманщица. Реальность – стимул уйти от нее.
Уйти от реальности так легко в месте, которому вы не принадлежите – старый замок с мрачной историей, но с людьми, живущими в нем, которые полны самой жизнью без ее фальшивых и низменных качеств. Здесь все просто располагает к тому, чтобы вы побыли другими – беззаботными. Но почему-то не выходит. Беззаботность прервана всем – от твоих видений до ваших слов. Слишком много смысла…
Слишком много смысла, но слова не прямые. Вы оба слишком долго ходите вокруг да около. Вы оба слишком упрямы, чтобы просто решить что-нибудь забыть.
Забыть – функция, которая вам не доступна. Хотя замок, которому вы не принадлежите, предлагает просто забыться.
Забыться и забыть – слишком разные вещи. На первое ты способна сейчас, на второе неизвестно когда будешь. Ты говоришь, мальчишка отвечает – снова слишком много простого смысла.
Смысла в словах, интонациях. Ты лишь качаешь головкой из стороны в сторону. Такими вы были, если бы не школьный коллапс? Или другими? Впрочем, ты можешь увидеть.
Ты можешь увидеть, ведь ты – та самая точка, в которой прошлое, будущее и настоящее сошлись. Но все не так просто.
Не так просто – ты всегда старалась не смотреть сны из своей жизни и жизни близких, если бездна в твоей крови тебя не заставляла. И не станешь – маленькое проявление уважения от тебя для родных. А Эйнар, что бы вы не делали, часть близких тебе людей. Которые всегда будут…
Которые всегда будут, даже если ты захочешь показать, что все по-другому. Все слишком сложно. Иногда ты просто громко смеешься в пустоту от этого – вы похожи на двух больших детей.
Двух больших детей, играющих в свои собственные странные игры, которые переигрывают игроков. Смешно.
Смешно, но мальчишка трогательный. На секунду ты замираешь и тебе кажется, что не было всех этих обид – тебе приснилось. Что все так же, как раньше, годы назад. Но потом ты вспоминаешь…
Но потом ты вспоминаешь, что твои сны всегда становятся реальностью – тремя линиями, сошедшимися в одной точке.
В одной точке ты и он. В точке из синевы и темно-бордовой крови. В месте, которое может вам позволить забыться.
Забыться… не такая плохая идея, думаешь ты, когда касаешься его, когда он говорит о цветах и о том, что тебе не идет. Неплохая идея, думаешь ты…
- Знаешь, говорить девушке, что ей что-то не идет, опасно - может очень плохо закончиться, - со смехом. - И я, может, не кровавая графиня, а ты не подушка для иголок, чтобы ходить в синяках.
Со смехом, все еще думая о том, что можно забыться, касаешься лбом его лба, пропуская мимо ушей слова мальчишки о заражении – слишком большая фантазия, так типично для всех Розье. Смеешься.
Смеешься, качая головкой – он сам себя накручивает, злится, а это всего лишь рисунки. Хмурится, а ты, прикасаясь лбом ко лбу, зарываешь ладонь в его волосы, перебирая их.
- Прекрати, ничего со мной не будет - просто царапины, - улыбаясь.
Улыбаясь. Ты же знаешь. Ты бы увидела конец, если он был бы неизбежен. И настанет он явно не от рисунков по коже… да и Эйнар всегда рядом.
Рядом и вместе – такие же разные вещи, как забывать и забываться. Прикрываешь глаза – так похоже, но не то.
Не то, вы ведь все еще играете в детские игры, которые раз за разом переигрывают вас. Вы не умеете останавливаться. Оба.
Оба считаете, что правы именно вы. Это дает шанс всем играм и обидам переиграть вас на большом шахматном поле – в жизни.
В жизни много секретов и легенд. Старые рисунки на твоих руках, - заживленные, яркие, - из них. А мальчишка рассказывает свою историю.
А мальчишка рассказывает свою историю через краску на коже. Дар для ребенка от невозможной любви. Для него самого – ты знаешь историю его матери. Прикрываешь глаза, подбирая слова.
- Символы защищают нас, - уверенно. – Но в мире вряд ли есть что-то невозможное. Невозможное – это то, во что верят. Граница. Но есть те, кто границ не признают. Так говорят в твоей семье? Тогда почему их видишь ты?
Ты бы не хотела, чтобы мальчика видел границ. Не видь вы их оба когда-то, забываться бы не пришлось. Да и не в вас дело. В жизни – границы будут останавливать.
Останавливать. Его кровь – не твоя. Вода должна бежать быстро, разрушая препятствия. Это бездна может замереть и выжидать. Вода же вечно в пути. Сейчас она – в глазах мальчишки. И даже там бежит и меняется.
Бежит и меняется. А ты смотришь – статичная бездна. Вы разные. Но это даже забавно. Прикрываешь глаза.
Прикрываешь глаза, когда мальчишка обнимает, притягивая к себе. Сжимаешь в руках ткань его рубашки – забываешься. А пахнет он все так же – вереском и дымом. И даже одежду поправлял, прежде чем подойти, также, как всегда делал. Время замирает в одной точке.
В одной точке, из которой вас выводит мальчишка, предлагая прогуляться, пока есть время. Ты лишь закатываешь глаза, все еще держа ткань его рубашки в руках. Немного отстраняешься и смотришь на него взглядом, который так и говорит «Не вовремя заговорил». Но ладно.
Но ладно. Раньше же он спрашивал тихо то, на что ты не ответила. Что, если реальность потерять хочется…
- Если ты хочешь потерять реальность, то стоит забыться, - с улыбкой. – Но она тебя все равно найдет. Даже дав фору. Знаешь это?
Знаешь это сама, Анейрин? Ты сейчас сама спряталась от реальности за этим замком. Забываешься?
Забываешься ли или уже забылась? Тянешься к мальчишке. Целуешь легко, как будто было так всегда. Как будто до этого не было ничего. Как будто и этого не было.
- Теперь пойдем, - вы уходите.
Вы уходите. Ты ведешь его, он позволяет. К склону. Ты любишь высоту. С нее хорошо вглядываться в бездну внутри тебя самой. Вдыхаешь, все еще не выпуская его руки. А мальчишка говорит.
А мальчишка говорит и стена забытья рушится медленно. Твой взгляд становится слишком осознанным.
- Силы высшие, приучите меня смотреть и собственную жизнь хотя бы временами, - вторую руку запутываешь в свои волосы.
Волосы по ветру. Эйнар предупреждает тебя. И ты не знаешь, на кого злишься – на него, отцов, себя, мир… всех.
Всех, тебя лишили личного пространства. Забираешь у мальчишки руку. Идешь к краю и смотришь вниз. Тебе всегда было любопытно – какого это падать. Наклоняешься над обрывом, пытаясь успокоиться.
- Реальность догнала - мы ей проиграли, Эйнар. Снова, - закатывая глаза.
Закатывая глаза, понимаешь, что так оно и есть. Реальность догнала и нарушила забытье.
- И ты что? Так просто взял и подчинился их воле? Ты хотя бы сказал им, что ты против? Меня они даже не спросили, – разворачиваешься к нему.
Разворачиваешься к нему, в темных глазах ярость тихая, но такая сильная: мальчишка может быть упрям, упрямее тебя. Ты ведь знаешь. Он столько раз в школе не замечал ничего. А тут пару слов от родителей – и вот, он уже у тебя? Зачем они торопят вас? Что они думают? Почему они вообще что-то делают?
- Зачем они это делают? Глупые старики с их решениями...– успокоившись.
Успокоившись, возвращаешься к нему. Тебе бы снова хотелось забыться. Как минутой раньше – просто держать мальчишку за руку и думать, что кроме этого замка мира нет. И вас других нет.
Нет на деле ничего, кроме родителей и их воли. Печально, но ты понимаешь, что мальчишка не мог ничего сделать… заставили бы.
- Что будем делать? Разделим дом пополам… нам понадобится маркер? Введем кучу правил? – со смехом.
Со смехом человека, который не в себе. Ты прямо представляешь пунктирную линию по дому белым цветом.
- Кажется, Розье, мы влипли, - беря его за рукав.
Беря его за рукав, хотя хочется за руку, но тут же отпуская - забытье расстворяется. Говоришь одно, хотя хочется сказать другое – «Кажется, мы друг от друга не отделаемся» или хотя бы то, что вы с этим справитесь. Злишься, когда, возможно, стоит сказать спасибо…злишься, а в глазах ярость пытается выветрить забытье.
Ярость пытается выветрить забытье, ты подходишь к обрыву и ходишь по самому краю, все еще думая, каким был бы полет...
- Слови меня, Розье? - склонив головку на бок.
Склонив головку на бок, пока сама не понимаешь, говоришь об обрыве или о чем-то совершенно другом. Но смеешься так, как будто разум тебя покинул.
Отредактировано Aneurin Fawley (17.02.17 18:01:15)
Его со вчерашнего дня грызут сомнения или он грызет их сам – вода же камни точит по полам, а не иначе, - он смотрит в голове видеофильм из образов, жестов, голосов, взглядов, так можно действительно поверить – во что? В то, что маленькая девочка чуть выросла, что девочка Фоули стала воспринимать мир иначе, что ей кто-то сменил призму, и все повернулось под другим углом – не верил, совсем и ни во что из этого, ведь не просто обжигался, а прятал пепел из чувств и эмоций, звучит по-девичьи, но на это уже было плевать. Он верил долго и преданно, и что вышло из этого – ничего, что называлось бы хорошим концом, не так ли, - Эйнар метался в хаотичном беспорядке между желаемым и тем, что было на самом деле. Перебирает слова о реальности, о побеге, о том, что место это им не принадлежит, и что же, ее легкий поцелуй оставлен вовсе не ею и не ему? Хотелось провести ладонью грубым движением по губам, стереть привкус земляники, такой въедающийся, приторный, почти забытый. Уже не дети, говорит он сам себе, то давно прошло, кануло в лету, они не знали, были упрямыми, каждый на своем, - как и сейчас, шепчет подсознание, намекая, что за те годы их игры мало что изменилось, - так верить ли в то, что перед глазами, тому, что слышит, что чувствует. Ее рука легкая и невесомая, но уже не такая маленькая, как раньше, что-то все же меняется. Ветер треплет ворот рубашки, а девочка Фоули ускользает, будто подхватываемая им, уносится вперед от него. – Рин, я знаю, - но я рад, хочет сказать дальше, но молчит, смотрит на черные переливы волос на фоне бирюзового неба. Эйнар молчит и о своей догадке про отца, который в сотый раз все делал не так, как будто нарочно, чтобы говорить – я же старался, а ему все не нравится.
- Я сказал, что так нельзя, - теряет между слов ответ на то, что совершенно не против, - ты знаешь наших отцов, наша упрямство не на пустом месте возникло, не так ли? – Взгляд мутный на носки ботинок топчущие пыльный каменный выступ, дождя давно не было, следы такие четкие, - нарушители, они с Рин нарушители, этот мир действительно принадлежит кому-то еще, точно не им. – Тебя спрашивать опасно, сможешь переубедить, радикальные методы воспринимаются нашими семьями, как более эффективное средство, - усмешка, колкая, горькая, колит самого себя, чтобы было больно, чтобы не выдать радости, которая где-то на дне пытается плескаясь взобраться по стенам бездны, что подарила ему Анейрин, всего лишь кусочек, куда водопадом бежит вода и теряется, надеясь, что когда-нибудь сможет заполнить пустоту и выбраться.
Эта подаренная бездна внутри ему не нравится, чужая, бездонная, а может дно все-таки есть, где-то там, но хватит ли воды, чтобы заполнить до краев, и только, когда рядом девочка Фоули, на бездну словно надевают импровизированный колпак, поэтому он тянет ее к себе каждый раз, как удается, надеясь на что-то неисполнимое, чего даже не мог сформулировать сам для себя.
- Правила, ты серьезно? – у него действительно изгибается бровь от неподдельного удивления, - но мне нравится направление твоих мыслей, только давай лучше импровизированный магический барьер, ты же потом меня сожрешь за мел на шелковых обоях, - а в голову лезут воспоминания забытой давности, два года жизни; два года, Эйнар, - напоминает сознание, пытаясь уберечь от прошлых ошибок, но совершить их повторно такая заманчивая перспектива. А ей самой это нужно или просто играет, поддавшись настроению, что это все, забытая ностальгия, которая только сейчас догнала, позволяя сделать шаги навстречу друг другу, или пьянящий воздух Ирландии, где вместо крови янтарная обжигающая лава по венам, гонит вперед, заставляет идти на подвиги.
Он почти готов перехватить ее руку, видя, как та соскальзывает по его рукаву вниз, но близящееся мгновение растворяется, теряется, слишком быстро, цепляет пальцами воздух, неприятно – почти до щелчка. Эйнару кажется, что она танцует или парит, а может, все сразу, девочка Фоули снова далеко, глазами не здесь, ему нужно ее вернуть, спустить, поставить рядом, подумаешь, что эта земля, она не так плоха, если открыть ей сердце или ему, ему тоже бы стоило, многие проблемы бы решило, в том числе наличие будущих границ. Границы и Фоули, - смешные мысли невпопад, немного лишние, совсем не кстати, когда девочка просит ее поймать.
- Анейрин, - руки в карманах штанов, смотрит пристально, не моргая, слезы норовят скатиться по щекам, - серьезно? – но он знает ответ, она была серьезна, всегда исполняет то, что говорит, но только почему-то Эйнар бесконечно не верит, надеется на лучшее, когда уже знает урок – худшее имеет свойство, исполнятся так, как тебе пообещали.
Шаг, другой, останавливается напротив, - словить? – теплые ладони накрывают девичьи плечи, он чувствует, как ветер хочет вырвать ее, унести туда – вниз, к воде, но он сам вода, его кровь вода, как и любого Розье, зачем ее забирать, она ведь может утонуть в нем, он совсем не против. Резким движением прижимает к себе, но вместо того, чтобы отступить обратно, толкает вперед, лишая их разом опоры, отправляя в полет, который он бы хотел превратить в вечность; руками крепче прижимает к себе, носом зарываясь в волосы, взгляд синих глаз дублирует море, чувствует соленые брызги на руках, они холодят, приятно освежают, подсказывают, тихий голос, перекрываемый ветром. – Держись. –
Воздух сжимается вокруг, поглощая их, теряя из виду у всего мира на доли секунды, чтобы обманчиво явить совершенно в другом месте. Здесь чуть теплее, но ветер все такой же с тем же бризом, вода везде одинаковая. Эйнар не рассчитывает, не удерживается, трава смягчает удар лопаток о сырую землю, девочка Фоули цела там сверху, все еще крепко прижимаемая, как беглый преступник в руках авроров. Взгляд устремляется к серому небу, облака мчатся – спешат, так быстро, что он даже не успевает подумать о том, что же они ему напоминают. Холод пробирающийся под рубашку резонирует с теплом, которое источает Рин; Эйнар едва ощутимо улыбается уголками губ, наполняясь мимолетным счастьем и спокойствием, он все же сбежал от реальности еще ненадолго, нет, они сбежали от реальности, показывая, что у той нет над ними полной власти. Где-то внутри мнимый огонек слабой надежды пытается прожечь угол сундука, в котором собран весь пепел, приятно фантазировать, что можно не отпускать, лежать, глупый мальчишка, почти слышит, как она бы проговорила это вслух, он действительно глупый мальчишка. – Надеюсь, правильно, - он привстал, помогая Рин подняться на ноги, - небольшая отсрочка прежде, чем ты решишь, где и какая граница будет проведена. –
Эйнар не хотел думать о том, что в конце вечера он должен уже распаковывать багаж, слушая о распорядке дня, почти снова с нуля проходить то, с чего они начали, когда девочка Фоули толкнула его дверь, оповестив, что остается ночевать здесь, в его кровати, а он может делать, что душе вздумается, кроме как мешать ей спать. А теперь он вынужден так прийти в ее дом, только сказать так не мог, да и вообще не представлял, как должно было все сложиться. Какая-то чертовски отвратительная головоломка от его отца, которая все только усложняла. И только здесь в эту самую минуту, хаотичные мысли ненадолго отступили. Остров Пасхи казался нелюдим, зелень, волны, пожирающие жадно края берегов, и древние каменные изваяния, таящие в себе столько легенд и загадок, что ты теряешься где истина, а где очередная сказка про Атлантиду. И вот они, здесь, чужие – да, но спокойные, и, кажется, довольные, сбежавшие.
Так много вопросов и слов-фраз на обрыве. Ветер уносит их куда-то далеко, настолько, что до них не дотянуться. Но ты все еще не можешь молчать. Все совсем как раньше. Только забытьё смягчает.
Забытьё смягчает слова и реакции. Ты все еще не можешь не отвечать, смотря на мальчишку. Стоя на расстоянии вытянутой руки от него, периодами отклоняясь в сторону пустоты за твоей спиной.
Пустоты за твоей спиной, которая могла бы вести куда угодно, но ведёт именно к воде. Забавно.
Забавно, ты смеёшься. Ты смеёшься, но смех тонет в потоках ветра, волосы закрывают лицо, когда очередной поток бьет тебя, норовя скинуть. Смеёшься над тем, что это какое-то глупое окружение.
Какое-то глупое окружение водой. Вода внизу после обрыва. Вода впереди – в лице мальчишки, который верит, что в его венах нет крови, только одна сплошная вода. Действительно, как будто выбора нет.
Выбора нет – или вперед к мальчишке, или шаг назад в пропасть. Все равно вода. Все равно тонуть.
Тонуть в ваших словах вы, кажется, можете бесконечно. Ты смотришь на него, а он говорит.
Говорит, спрашивает, уточняет. Но зачем, он ведь на все эти вопросы сам знает ответы. Ты лишь качаешь головкой.
Ты лишь качаешь головкой в такт своих мыслей – мальчишка невыносим. Всегда был таким, сколько помнишь.
Сколько помнишь, вы оба были такими – молчать было слишком сложно. Это похоже на маленькое сражение-войну на словах.
На словах, которые иногда куда опаснее, чем заклинания, направленные на то, чтобы причинить боль: душевный дискомфорт любому человеку доставит большие неудобства, чем простая рана. Хочешь убить – убей душу.
Хочешь убить – убей душу, тело лишит себя жизни само. Вы ходите на грани.
На грани, раня, отпуская. Как в древности, когда яд принимали маленькими дозами, чтобы организм обрёл иммунитет.
Иммунитет? Но, кажется, многие не рассчитывали на то, что вместе с ним приходит зависимость.
Зависимость, Анейрин. Вы зависимы друг от друга – глупо не признавать. Хотя бы ссоры на словах и споры, но рядом.
Рядом и вместе – разные вещи. Ты снова напоминаешь себе об этом. Как забывать и забываться.
Забываться с новостью от родителей получается сложнее. Розье комментирует, а ты лишь закатываешь глаза, прокручиваясь на обрыве вокруг себя раз – ты любишь ходить по краю.
Ты любишь ходить по краю. И не важно, чего это будет край – обрыва, эмоций. Это же так увлекательно и напоминает тебе, что ты живешь не только в своих полуснах, но и здесь, сейчас.
Сейчас слова за ним. Ты слушаешь. Потому что всему своё время – твоим ответам тоже. Потому что ты любишь слушать его. И не знаешь, когда не захочешь этого делать. Но ты чувствуешь, что рано или поздно такой момент настанет.
Рано или поздно такой момент настанет – вы доиграетесь, заиграетесь.
Заиграетесь точно – в омут с головой. Вы всегда были такими в чем бы то ни было. Розье сокращает твое имя.
Розье сокращает твое имя и говорит, что знает. Ты лишь внимательно смотришь на него и смеешься беззвучно – все уносит ветер. Так и хочется задать прекрасный в своей иронии вопрос «Ты что?», ставящий под сомнение любое его знание, но ты выбрасываешь эту мысль из головы.
Ты выбрасываешь эту мысль из головы – можно ведь задать более интересный и глубокий вопрос. Пусть в нем и не будет иронии.
- Что ты знаешь? А можешь ли ты вообще говорить, что что-то точно знаешь, если все в этом мире относительно и до точки невозврата всегда есть выбор? – странный вопрос.
Странный вопрос, ты любишь такие – они заставляют собеседника долго думать, а ты можешь действовать. Но мальчишка знает все твои приемы наизусть – с ним не сработает. Улыбаешься.
Улыбаешься, ведь это даже хорошо. Так даже любопытнее. Тем более, про точки невозврата вы оба знаете так много, так хорошо – вы их проходили. Это был тот момент, когда «вместе» превратилось в «рядом».
- Ты сказал, что так нельзя, - передразниваешь.
Передразниваешь, а волосы все еще бьют в лицо. Достаёшь из кармана серебряную тесьму и собираешь волосы в косу.
- Это все, что ты мог сделать? – почему-то улыбаешься.
Почему-то улыбаешься. То ли потому, что знаешь, что это, действительно, все, что он мог. То ли потому, что на деле ты даже рада его переезду – может быть, вы оба перестанете играть в жестокие игры, похожие на яд.
Яд – он прав, ты могла бы ответить радикальнее, придумать, что дар пропадёт или что-то в этом роде.
- Ты прав, наши семьи прекрасно понимают только силу или то, что может нести потери, - пожимая плечиками.
Пожимая плечиками, ты понимаешь, что мальчишка прав и в другом – ты бы поступила именно так, не думая – радикально и безжалостно оборвала бы любую возможность. И только потом подумала бы, что на самом деле ты была не против.
- То есть ты мягче, мм? Впрочем, ты – Розье, этим все сказано, – со смехом.
Со смехом, когда смотришь на него. В ваших венах, действительно, настоящий яд – вода и бездна. У каждого свой.
- Мы, Эйнар, отравлены, - простая истина.
Простая истина, которую он и так знает. Поэтому поймет, о чем ты говоришь, без пояснений: даже ваше упрямство, переданное от отцов, результат действия яда в ваших венах.
В ваших венах игра. И вы играете друг с другом – с единственными людьми, с которыми не должны. И речь идёт о правилах.
О правилах, которые ни одна из ваших семей не признает. Видимо, когда-то именно редкие сходства помогли двум фамилиям сблизиться.
- Правда, именно, - прищурившись.
Прищурившись, ты знаешь уже сейчас, что все правила будут только на словах – вы оба не любите границ и ограничений до тех пор, пока они, действительно не становятся жизненной необходимостью.
Жизненной необходимостью никогда не станет ваша изоляция друг от друга – это тоже просто. Но нужно принять это… как-нибудь в другой раз.
- И стоп, откуда ты знаешь, что обои шелковые? – внимательно.
Внимательно. Ты, конечно, забирала мальчишку Розье из баров, но к себе не приводила – не хотела, чтобы воспоминаний стало еще больше. Дома от Эйнара можно было спрятаться, если не вспоминать, если не смотреть старые фотографии, если забыть о кольце на цепочке, которое ты носишь. Временное убежище, пока сознание не напомнит.
- Розье, только не говори мне, что ты следишь за мной, - шутка.
Шутка, именно шутка, закатывая глаза.
Закатывая глаза, смотришь на него прямо, когда он спрашивает, шутишь ли ты – нет. Ты действительно хочешь, чтобы он тебя словил. Вопрос только в том, в каком смысле… или во всех вместе взятых. Прикрываешь глаза.
Прикрываешь глаза, когда мальчишка резко притягивает тебя к себе. Обнимаешь, держишь руками крепко. Ты ему доверяешь.
Ты ему доверяешь даже тогда, когда он толкает тебя к обрыву. Когда вы падаете. Это не старая забытая история тетушки, которая умерла от падения по воле твоего отца. Совершенно другая. Улыбаешься.
Улыбаешься. Глаз не открываешь. Но точно знаешь, что полет скоро закончится – расстояние не такое уж большое.
- Мы должны оказаться там, где ты хочешь сейчас быть больше всего, - на ухо ему почти шепотом.
Почти шепотом. Услышит – хорошо. Нет – тоже неплохо. Ты приманишь решение.
Ты принимаешь решение – забыться на сегодня. Разрешить себе побыть кем-то, кем ты была в прошлом. Пожалуй, это будет верно.
Верно ты сказала, что Розье синяки не идут. Но он упорно ищет их, кажется, даже при колдовстве – при перемещении мальчишка падает на спину, а ты на него. Вставать не хочется – вполне спокойно и хорошо быть с ним.
Вполне спокойно и хорошо быть с ним, руки начинают выводить на нем по ткани рубашки узоры – ты задумалась. Так было всегда, еще в школе… Но мальчишка Розье…
Но мальчишка Розье такой Розье – встаёт, помогает встать тебе и начинает говорить. Ты закатываешь глаза, возводя руки вверх.
- Куда вы, все Розье, спешите бежать? Время иногда останавливается и становится бездной - почти бесконечностью. Только реки куда-то все спешат, рискуя упустить хорошее воспоминание, - мальчишка точно той самой крови от воды. – Как ты понимаешь, ответ нет – неправильно. Место из прошлого, то, что нужно. Но… Мыслишь ты неправильно, Розье.
Розье точно мыслит неправильно, хотя место подобранно верно – вы читали когда-то, еще в школе, старые легенды о месте, в котором оказались. И смысл куда-то идти и бежать, если вы ровно там, где хорошо наблюдать?
- Учись ценить моменты, а не прерывать их – нужно уметь остановиться иногда, - закатывая глаза.
Закатывая глаза – твоя очередь колдовать. В отличие от рек в его венах, бездна умеет останавливаться. А ты ее крови – все просто.
Просто материализуешь толстый и пушистый плед на землю, ставишь заклинание, которое огородит от ветра. Задумавшись, перемещаешь из замка в Ирландии корзину с едой – кажется, Эйрин недосчитается своей задумки, но ничего, еще разок соберут, - и довольно оглядываешься.
- Мы же забываемся, Розье. А у тебя не очень это выходит, раз ты помнишь о границах в забытье. Тебя всему нужно учить или справишься сам? – смех в глазах.
Смех в глазах. Садишься на плед и осматриваешься. Тянешь к нему ладонь, хватаешь за руку – притягиваешь к себе.
- Побегать успеем потом, ммм. В Лондоне. Пока же начини забываться – вспомнить все быстро, поверь, - тянешь его вниз.
Тянешь его вниз – наблюдать за облаками. Кладёшь голову ему на плечо и напеваешь что-то.
- Расскажи мне ту историю-легенду из старой школьной книжки? – ту самую, из-за которой это место появилось в прошлом.
В прошлом, где ты любила слушать старые сказки, в которых, кажется, всем Розье не было равных. Где были спокойные вечера. Где-то далеко и здесь, в забытье, на которое пока есть время.
Время убегает и ведёт к реальности вас обоих – возвращаться придется. Но пока не стоит его считать.
Отредактировано Aneurin Fawley (28.02.17 12:50:22)
Вы здесь » Don't Fear the Reaper » Лавка древностей » Things We Lost In The Fire
[СЮЖЕТНАЯ ОЧЕРЕДНОСТЬ]
