[СЮЖЕТНАЯ ОЧЕРЕДНОСТЬ]
[00.00] NAME NAME [00.00]
[00.00] NAME NAME [00.00]
[00.00] NAME NAME [00.00]
[00.00] NAME NAME [00.00]
[СКОРО БУДУТ ОТКРЫТЫ НАБОРЫ В СЮЖЕТНЫЕ КВЕСТЫ!]



Matvey Reinhard Amelia
Не бойся смерти, мой дорогой друг. Она может быть неслышной, может ослеплять зеленым светом Авады, может таиться в крохотном сосуде, а может настигнуть тебя немощным стариком в твоей постели. Одному Богу известно, когда и как ты станешь ее жертвой. Ей не важно кто ты - Пожиратель Смерти, или член Ордена Феникса, даже последователи Даров Смерти не смогут избежать своей участи. Альбус Дамблдор начинает новую шахматную партию со своим излюбленным партнером, только в этот раз на шахматной доске не фигуры, а человеческие жизни и судьбы.
о
п
р
о
с
к
о
н
к
у
р
с

Don't Fear the Reaper

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Don't Fear the Reaper » Паб "Белая виверна" » you won't feel the pain I've caused at all


you won't feel the pain I've caused at all

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

You won't feel the pain I've caused at all
Знаки еле различимы, но они всегда рядом, всегда верны. Знаки, как ветряные мельницы, своенравны и непреклонны [ц.]

http://funkyimg.com/i/2izfK.gifhttp://funkyimg.com/i/2n8J6.gif

Eyrin McKinnon, Aneurin Fawley

1982/04/07, Замок Лип

Почему-то многие считают, что жалость, сочувствие и сострадание - это все, что нужно,чтобы забыть и перестать думать о плохом, о том, что заставляет испытывать боль. Почему-то мало кто понимает, что от этого временами лишь хуже.
Лишь хуже от лишних слов. Лишь больше боли, не так ли, Эйрин? Но ведь сегодня ты услышишь правду, сказанную в лицо. Анейрин никогда не отличалась чувством такта. Забавно...
Забавно, но возможно именно это, умноженное на виски, то, что тебе сейчас нужно.

+1

2

Я бы предпочла, чтобы этот мой день рождения не праздновали вовсе.
Помнится, я раньше их так любила. Все большие семейные праздники, которые включали дни рождения родни. А если уж получалось закатить праздник в доме у бабушки и дедушки, то все вообще вставало с ног на голову. Меня переполняла радость, веселье, какое-то запредельное счастье. И даже если праздник был не у меня, я все равно чувствовала себя так, будто бы это самый важный день в мой жизни. И вот этот. И вот следующий. И каждый новый. Я всегда так жила. И этой моей жизни хватило бы на десятерых.
Теперь я сама себя не узнаю. Я все никак не могу найти ту девочку, которая умела жить и радоваться. Которая чего-то хотела. Я сейчас даже скучаю по той, которая рвалась убивать и умываться в чужой крови. Хоть что-то. Хоть какое-то малейшее желание. Ничего. Абсолютная апатия. И даже когда дядюшка говорит мне, что мне будет полезно поехать к бабушке с дедушкой, я только киваю. Будто бы мне все еще пять лет. Будто бы я не понимаю, что мне устраивают праздник. Именно в том месте, которое я бесконечно любила. При всей его внешней мрачности и истории этот замок всегда был для меня домом. Как, наверное, и любой дом семьи, близко связанной с нашей. А теперь снова ничего. Будто бы потеряв свой дом, я разорвала нить со всеми остальными.
Мне бы даже расплакаться хотелось. Но и слез уже не осталось. Я только напоминаю себе - они старались для меня. Они хотели меня порадовать. Они хотели, чтобы я отвлеклась. Подумала о чем-то еще. Я пытаюсь улыбаться. Задуваю свечи на торте, отвечаю (кажется, иногда я даже отвечаю на те вопросы, которые мне задают, а не выпадаю из общей беседы). Я сжимаю в руках вилку с ножом до побелевших костяшек, потом беру себя в руки, напоминаю себе (в очередной раз), что это просто праздник. Я должна относиться к этому проще.
Но я не могу. Мне теперь столько же, сколько было Марлин. Только вот моя сестра больше не отпразднует своей день рождения. Она не станет старше. А я, вероятно, стану. Мне будет двадцать два. А потом двадцать три. Цифры будут продолжать бежать, в то время как ее - застыли. И это не дает мне покоя. Мне кажется, будто бы где-то внутри меня раскаленная игла, которая колет и колет мои внутренние органы. То сердце уколет так, что я непроизвольно хватаюсь за грудь, то легкие - и я начинаю задыхаться. Просто не выходит. Ждать, пока все уляжется, не выходит тоже. Время ни разу не лечит. Только заставляет забыть. Но я не хочу забывать. Не могу и просто напросто не имею права.
Когда та часть праздника, где мое присутствие строго обязательно, проходит, я со всей возможной вежливостью сообщаю, что устала. Я действительно устала, но это только повод сбежать. И от этих мгновенно изменившихся взглядов мне снова хочется выть. Понимание, жалость, горечь. И мне снова становится стыдно. Они смогли забыться. Смогли просто общаться в семейном кругу, пока я продолжала вариться в своих собственных переживаниях. И теперь я напомнила им о случившемся.
- Извините, - я бормочу себе под нос и сбегаю.

Я прячусь на чердаке среди старых вещей. Забавно то, что дома могут быть разные. Скромные, богатые. Маленькие и такие вот замки. А чердаки всегда похожи. Вот и сейчас я сижу в старом кресле-качалке, завернувшись в мамину шаль и медленно раскачиваюсь, смотря перед собой. Я размышляю о том, как шаль мамы могла оказаться здесь. Забыла однажды? Оставила специально? Я точно знаю, что она принадлежит маме, потому что она все еще пахнет ей. Немного травами, немного больницей, чуть-чуть духами и черничным пирогом. Я даже хмыкаю, прислонившись щекой к своему плечу. Черничный пирог. Это было, кажется, в прошлой жизни.
Я прикрываю глаза, а когда открываю их, то вздрагиваю, заметив неясный силуэт. Мгновением позже я понимаю, что это Анейрин, но сердце продолжает бешено колотиться.
- Ты меня напугала, - я говорю честно. И очень тихо. Честно говоря, Анейрин я избегаю. Мастерски, можно сказать, избегаю. Все последние месяцы. Я сейчас не могу вспомнить, приходила ли она, когда я лежала в Мунго. Я вообще из того отрезка времени мало что помню, но вот потом я точно старалась ее избегать. Потому что голос моей совести вдруг внезапно стал очень напоминать голос кузины. Я опускаю взгляд. Опускаю голову. Сцепляю руки в замок на своих коленях. Рассматривать их куда проще, чем пытаться посмотреть на Анейрин.
Ее присутствие заставляет меня снова и снова прокручивать слова, которые она сказала мне, когда мы виделись в последний раз перед случившимся. Это, как и какие-то другие воспоминания "до", не удается восстановить подробно. Но ее слова врезались в мою память, кажется, навсегда.
- "Не бери чужого", да? - я снова хмыкаю и кутаюсь в шаль, потому что мне становится очень холодно. Мне всегда холодно в последнее время, но теперь я вообще будто бы вернулась в зиму. Я все же собираюсь с силами и смотрю на Анейрин. - На нем были следящие чары, представляешь? На том портфеле, который я стащила у Пожирателей. Банальные следящие чары, - я смотрю на кузину, а потом зажмуриваюсь. - Это я виновата. Я одна. Они погибли из-за меня, Рин.

+1

3

Весь мир мыслит стереотипами. Общество строится на них. Не удивительно, что у каждой семьи есть своё клише. Тебя всегда это забавляло.
Забавляло, когда ты слушала слова о своих собственных родственниках. Смешнее этого было лишь то, что многие из них оказывались правдивыми – ярлыки, строящиеся на наблюдении несколько поколений за людьми одной крови.
Крови МакКиннонов так часто приписывают безрассудную храбрость, горячность, затмевающую сознание. В твоих родственниках всего этого так много, разве что виски больше, да и то не во всех. Забавно.
Забавно, но кто-то считает, что все эти черты не только помогают, но и поводят. Забавно, но в этот раз даже этот вывод оказался правдивым: Эйрин МакКиннон слишком рьяно следовала за своими эмоциями и азартом в крови, слишком мало слушала и слишком мало думала, слишком много брала на себя. Как итог – трагедия.
Как итог – трагедия. Говорят, что большие семьи почти не замечают уход людей. Но вот это те самые слова, которые всегда неверны – исчезновение близких, когда оно связано со смертью, - точкой невозврата, - всегда болезненное. До боли, говорят.
Говорят, а ты теперь это знаешь. Ты видела, в какое состояние впала бабушка, наверное, точно так же было, когда она нашла тело твоей тети, упавшей с крыши – крик, слезы. Ты видела подавленность деда, который старался держаться ради супруги, но все чаще высказывался красноречиво и не для ушей детей о том, что думает о «клоунах в маске», видела всю семью. МакКинноны скорбели так же, как жили – шумно и вместе.
Шумно и вместе, в отличие от детей Фоули. С каждым годом вы теряли те черты, которые присущи семье твоей матери. Да, вы скорбели вместе со всеми. Но тихо. Раздумывая. Не срываясь на крик – громкость не для вас. Ведь если хочешь что-то сделать, нужно быть тихим и незаметным – сам останешься цел и цели достигнешь. Говорят, что МакКинноны не прощают, да? Это правда. Зато Фоули мстят. Но не сегодня...
Но не сегодня... Сегодня семья собирается для того, чтобы отпраздновать День Рождения Эйрин – единственной выжившей из той ветви семьи. Той, кто виновата в ее исчезновении с лица земли. Как бы не утверждали МакКинноны обратное, это было и есть так. Семья твоей матери любит каждого человека своей крови и, чтобы уберечь, скрывает истину и пытается смягчить потерю. Но вы...
Но вы предпочитаете говорить правду в глаза. Возможно, именно поэтому старик МакКиннон добрые полчаса перед началом всего торжества пытался вбить в ваши темноволосые головы понятие этики и тишины. Кажется, он был разочарован, видя в ваших глазах иронию, но одновременно как обычно горд: разочарование – вы не считаете ложь во благо необходимой, ведь она лишь делает больнее, гордость – дети Фоули всегда едины в любой ситуации.
Дети Фоули едины в любой ситуации и способны отстоять своё мнение даже в кругу самых близких: МакКинноны – семья, даже для Моркана, с которым у них нет общей крови. Он тоже здесь...
Здесь все пытаются веселиться, но выходит не очень: все тебе напоминает дешевую уличную пьесу с плохими актерами. Бабушка из всех сил пыталась скрыть бледность и дрожащие руки, дед старается сидеть прямо, остальные – улыбаться, а Эйрин до боли в руках сжимает столовые приборы. Девчонка-виновница, - и не только торжества, - уходит, извинившись.  Ты смеёшься.
Ты смеёшься за общим столом, еле дождавшись, пока захлопнется дверь за ней. Пожалуй, даже искренне, но не со зла – тебя всегда забавляли попытки претворяться людей, которые не способны на игру и ношение масок. Редкий из МакКиннонов бывает хорошим актером. Сегодня все не в своих ролях.
- Зачем этот пир во время чумы, ммм? Лучше было бы оставить ее в тишине. Ваши попытки создать радость – иллюзия. Она не идиотка и понимает это, - пожимаешь плечиками.
Пожимаешь плечиками, слушая слова деда в твой адрес. Вместо ответа лишь поднимаешь стакан с виски, как бы отдавая должное ему, делаешь глоток и выходишь, слыша вслед «несносная» и шаги братьев, тоже уходящих.
Уходящих к себе или в сад, но не из старого замка и ужасной историей. Наверное, за эту самую историю ты любишь его. Шаги.
Шаги к чердаку – ты уже видела все. Здесь даже нет вариантов. Жизнь для таких, как ты, скучна. Может быть, именно поэтому ты не хочешь играть и скажешь все девчонке в лицо? Для того, чтобы она осознала. Для того, чтобы ей было больно. Мучительно. Но только пройдя через всю боль, она сможет отпустить прошлое.
Прошлое нельзя отпустить безболезненно. Для того, чтобы освободиться от него, его нужно принять. Принятие – всегда ужасный процесс. Все игры и иллюзии, которые ему мешают, лишь затормаживают человека, вводя его в апатию, не давая идти дальше. Все уверения лишь сделают девочке больнее, вызывая чувство вины с новой силой. Странно, что такие простые вещи не понятны для старика МакКиннона, который сейчас, как ты видишь, наливает полный до краев стакан виски со вкусом вереска.
Со вкусом вереска – для особых случаев. Его привычки ты знаешь. Для особой печали или радости. Ты лишь качаешь головкой в такт своим мыслям, поднимаясь по лестнице и не смотря под ноги – каждую ступеньку знаешь, твой взгляд в твои видениях. Ты давно это приняла. Как и ту скуку, которая почти всегда с тобой.
Всегда с тобой ощущение той бездны, что передалась тебе от крови отца. Окутывающей. Мягкой. Светящейся в твоих глазах. Она может защитить. Она может убить. Других. Тебя саму. Сейчас она наблюдает.
Сейчас она наблюдает за девчонкой, свернувшейся в кресле-качалке с шалью. Признаться честно, зрелище жалкое. Впрочем, кто бы выглядел по-другому, потеряй он все? Но Эйрин не понимает, что многое у нее осталось – семья. Да, не та, узкая и самая близкая, но большая – клан, другие ветви, которые никогда не оставят ее, оплетая. Глупая девчонка.
Глупая девчонка не понимает, что многие в войне лишаются близких. И не у каждого лишившегося любимых людей есть поддержка. Тем более такая, какая есть у нее. Ей бы стоило хотя бы немного постараться. Но...
Но все МакКинноны тонут в своих эмоциях, будь то печаль или веселье. В девчонке, определенно, сильнее кровь отца, чем матери. Впрочем, кто-кто, а ты за это скажешь спасибо высшим силам.
Спасибо высшим силам, что девчонка все еще говорит. Да, рассуждать со стороны легко, ей намного тяжелее. Но все равно ты считаешь, что ей стоит начать ценить то, что у нее есть. Тем более вряд ли бы ее родители и сестра хотели, чтобы она стала такой... безжизненной, заживо похороненной с ними в одном склепе.
Склепе, в который прекращается старый чердак. Девчонке холодно, девчонка замерзает, кутаясь в тёплую шаль. Ты лишь усмехаешься, качая головкой.
Качая головкой, смотришь на нее, видя в ней давно забытый образ – пожалуй, это ее стоило назвать в честь вашей тетки, сброшенной с крыши твоим отцом. Обе эмоциональные. Обе – факелы. Ярко горят и быстро сгорают.
Сгорают – пепел слышен в ее голосе, когда Эйрин говорит. Ты знаешь эту фразу? Да. Все уже прожито тобой взаймы. Расплачиваешься за видения ты сейчас.
Сейчас ты слышишь в ее голосе страх. Качаешь головкой – она помнит твои слова, значит, все же услышала их, но не обратила внимание.
- Смотри в глаза своему страху, Эйрин, - сейчас ты – ее страх.
Ты – ее страх, чувствуешь и знаешь это. И девчонка, действительно, смотрит на тебя. Уже хорошо. Впрочем, МакКинноны же бесстрашные.
Бесстрашные и порой бестолочи. Но они все равно семья. Все равно ты их любишь. Как бы там ни было, не смотря на всю разницу огня в их крови и бездны в твоей.
- В тебе нет воды твоей матери, только огонь отца. Но ты сама это знаешь, - пожимая плечиками.
Пожимая плечиками, магией перемещая к себе стакан виски деда, снова дополненный до краев.
- Вереск. Ты ведь знаешь, когда он пьёт виски со вкусом вереска? – смотришь на нее.
Смотришь на нее внимательно, слушаешь ее сбивчивые слова.
- Значит, ты помнишь, что тебе было сказано. Глупая девчонка, меня надо было слушать, - ты не будешь говорить обратное.
Ты не будешь говорить обратное. Не будешь нежной и мягкой. Эйрин – девчонка с однокоренным тебе именем, которая на год младше и совершенно противоположна тебе, заслуживает того, чтобы кто-то ей в лицо сказал правду.
Правду, после которой девчонка должна начать болезненный процесс осознания, без которого не бывает развития и исцеления.
- Представляю и знаю. Но ты меня не слушала, Эйрин. Любой наш поступок и выбор влечёт за собой последствия. Ты – огонь, ты действовала на эмоциях... ты очень похожа на своего отца и нашего деда. И ты заплатила за это. Дорогой ценой, - спокойствие в голосе.
Спокойствие в голосе. Смысл смешивать его с чем-то. Бездна всегда спокойна, бездна убаюкивает.
- Если ты ждёшь от меня тех же слов, что и от МакКиннонов, нашей семьи, ты ошибаешься, Эйрин. Я скажу тебе правду. Ты виновата. Этот праздник был ни к чему – он никому не поможет. Ни бабушке и дедушке, которые потеряли детей и внуков, ни остальным, ни тем более тебе. Больно, Эйрин? Очень? Сдавливает сердце и нечем дышать? Тогда ты на правильном пути. Так и должно быть, - разводя руки в сторону.
Разводя руки в сторону. Хватит уже бессмысленной жалости. Жалость – низкое чувство. Сочувствие подойдёт. Сочувствие, в отличие от жалости, не маскирует правду.
- Но посмотри по сторонам, маленькая идиотка, семья с тобой. Ты многое потеряла. Но есть те, кто потеряли намного больше тебя – у них нет поддержки после того, как их близкие умерли. Посмотри, заруби себе на носу и постарайся хотя бы немного не играть в великую жертву. Ты сама виновата. Ты должна это исправить. Но тебе пытаются помочь – прими помощь и действуй.  И это не значит хвататься за палочку и бегать за всеми людьми в маске. Это значит думать, прежде чем делать. Это значит пытаться сохранить то, что у тебя осталось в первую очередь. Очнись, или я тебя заставлю. Я не обладаю мягкостью и тактом МакКиноннов, уж прости, - жесткие слова.
Жёсткие слова, наверное. Но тебе кажется, что это необходимо. Тебе кажется, что девчонке стоит начать думать, прежде чем что-то делать.
- Вылезай из скорлупы вины и самоедства. Выключи комплекс бедной девочки. Смотри на мир, Эйрин. И прими то, что совершилось. Больно. Да. Это не пройдёт, только утихнет. Но тебе надо научиться с этим жить и оберегать как эти воспоминания, так и чувства твоих близких. Хватит самоуничтожать себя. Ты нужна семье. А семья тебе, - простые истины.
Простые истины. Всего лишь правда. Впрочем, иногда ее силу недооценивают. Противоположности – всегда две стороны одной медали. У правды две стороны – боль и исцеление.

Отредактировано Aneurin Fawley (24.01.17 13:35:25)

+1

4

Все кажется бесцветным и бессмысленным. По ощущениям я скорее в Азкабане, чем в родном доме. Только там, среди огромного количества дементоров может быть так невыносимо тоскливо. Душераздирающе. В этом замке, где никогда на моей памяти не смолкали голоса и смех, мне также тяжело, как было бы в самой жуткой тюрьме. И также одиноко. Только я и все мои грехи. Мои ошибки. Целая череда глупостей, которые привели меня к тому, что я имею. Я не знаю, как дальше жить, да и не особо хочу. И если бы не какое-то глупое чувство долги и ответственности перед семьей, я бы, наверное, уже давно утопилась в ближайшем водоеме. А, может, ради такого события даже не ходила бы искать водоем. Хватило бы и обыкновенной ванной. Но я все еще здесь. Потому что это тоже мое наказание. И я готова нести этот крест всю мою жизнь. До конца, когда бы он ни наступил.
И все же иногда оказывается слишком много. Например, сейчас. Сегодня. Весь этот праздник... Я не могу отделаться от мысли о том, что мне теперь столько же, сколько Марлин. Если я буду достаточно удачливой и живучей, еще через год цифра снова поменяется. И еще через год. И еще. Цифра жизненного пути Марлин больше никогда не изменится. Она замерла, потому что жизнь оборвалась. Моей сестре всего будет двадцать один год. И отчасти я ей как-то совершенно иррационально завидую. В те самые редкие секунды, когда не пытаюсь утонуть в океане скорби и вины, когда удается вынырнуть на поверхность и сделать вдох. Очень такое редкие секунды в последнее время. И это не отпускает. Боль не уменьшается. Не становится легче дышать. Ничего такого, что говорило бы мне - "время лечит". Как бы ни наоборот. С каждым днем тот пласт, что давит на меня, становится все тяжелее. До поверхности все больше. И чтобы сделать вдох, мне приходится делать над собой усилие.
И больше всего на свете мне хочется захныкать и сдаться.
Но я зачем-то продолжаю пытаться. Кто бы мне еще сказал, что это все не зря. Впрочем, я не уверена, что мне нужны комментарии со стороны. Я и без них все про себя прекрасно знаю. Это еще одна причина, почему я пытаюсь избежать общения со своей родней. Дело не только в Анейрин, которую мне видеть особенно тяжело.
И все же...
И все же я смотрю на нее. Глаза щиплет от непролитых слез. Потому что слез нет, а это ощущение Сахары в глазах стало привычным давным давно. Я перевожу взгляд с лица кузины на стакан в ее руках. - Особая радость или особая грусть, - губы размыкаются тоже будто бы неохотно. Теперь, когда я сказала то, что жгло мне язык все последнее время, говорить становится тяжелее. И я бы, наверное, продолжила сейчас. Если бы передо мной стояла не Анейрин, я бы попыталась улыбнуться и сказала бы: "Надеюсь, что мой день рождения - повод для радости". Но передо мной Анейрин, и меня не хватает на улыбку. Я только облизываю пересохшие губы и заставляю себя снова посмотреть в глаза кузине.
Что мне стоит, правда? Я же смелая. Анейрин сказала сама. Я должна смотреть в лицо своим страхам.
Но я непроизвольно продолжаю цепляться за шаль, комкая и сжимая в руках ее края.
Я невольно морщусь, услышав от Анейрин, что я должна была. В последнее время я возненавидела множество вещей - подобный оборот речи в их числе. "Должна была", "если бы" - и все подобные вещи в речи других людей (или даже в моих мыслях) выводили меня из себя на раз-два. Но сейчас у меня нет сил даже снова сорваться на привычный крик. Рухнуть в истерику и слезы. Произносить привычные проклятья. У меня просто нет сил для подобного. Я выдохлась. Мне даже немного жаль. Окунаясь в эмоции и бурные реакции, удавалось игнорировать слова, пропускать их, не думать над ними. Делать вид, что ничего этого не было. Никаких бесед, попыток разговоров по душам. Только мои слезы и истерики. Только моя необузданная ярость и ненависть.
Сейчас моя ненависть направлена только на одного человека в этом мире - и это я сама. И эта ненависть оказывается куда более разрушительной, чем все мои предыдущие самоубийственные попытки куда-то мчаться, кого-то находить, мстить, убивать. Я думала, что если я по локоть буду в крови своих врагов, мне станет легче.
Ни капли.
Глаза снова наполняются слезами, и я опускаю голову.
- Больно. Не то слово. Мне кажется, что сердце пытаются вырвать раскаленными тисками. А потом, через секунду, я не чувствую ничего. Будто бы его уже вырвали. Будто бы все уже закончилось. И для меня тоже, - я останавливаюсь, потому что воздуха не хватает. Говорить все еще сложно. Особенно говорить о том, о чем так долго получалось молчать. Ради семьи. Ради других. - И тогда я чувствую такое облегчение, что почти ненавижу себя за это. Но потом боль обрушивается снова. Это напоминает мне прибой. Только каждая волна - цунами.
Я не жду жалости. Не жду утешения. Не от Анейрин. И, возможно, именно поэтому у меня так легко получается говорить с ней о том, что я чувствую. Я знаю, что она не бросится ко мне, чтобы "плакать вместе", чтобы обнять меня и бормотать какие-то бессмысленные и глупые слова утешения. Я просто знаю, что скажу, и меня услышат. И это, если честно, уже больше, чем я заслуживаю. По моему мнению, я не заслуживаю ничего, кроме ненависти.
И мне малодушно хочется надеяться на то, что до ненависти не дойдет. Я не признаюсь в этом даже себе, но я не хочу, чтобы меня ненавидели мои родные, хоть и знаю, что им есть за что. Пусть я ненавижу сама. Но это не одно и то же.
- Я не играю! - я пытаюсь повысить голос, но вместо этого почти хриплю. Сжимаю зубы, сжимаю кулаки. - Я не играю. Я просто не знаю, что мне делать дальше. Улыбаться? Поддерживать эту игру, как сегодня? Мне тошно от этого. И никому бы не стало лучше, если бы я попыталась. Это.. это.. слишком рано. Но мне кажется, что "то самое" время никогда не настанет. То, когда я смогу улыбнуться снова. Когда я смогу подумать о маме,
папе или Марлин, и не сорваться, -
я шмыгаю носом и резко выдыхаю, хотя глаза все еще остаются болезненно сухими. - Когда я пыталась отомстить, у меня хотя бы была цель. Хотя бы что-то, ради чего я могла жить. Я не могу.. У меня не получается найти что-то еще. И не говори о том,
что я должна делать это ради бабушки и дедушки, -
я качаю головой. - Это не одно и то же. Жить, потому что это надо кому-то, и жить, потому что это надо тебе. Потому что мне - не надо. Я должна была умереть с ними. Это.. это могло бы хотя бы чуть-чуть искупить мою вину. Но я осталась жива! Зачем? Почему я? Почему не Марлин? Она была лучше меня. Кто угодно был лучше, - я закрываю лицо ладонями. Каждый вдох дается тяжело.

Отредактировано Eyrin McKinnon (02.07.17 21:10:07)

0


Вы здесь » Don't Fear the Reaper » Паб "Белая виверна" » you won't feel the pain I've caused at all


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно