Школа закончилась. Эта мысль в твоей голове периодами все еще появляется, как будто кричит о том, что в Хогвартс к книгам и учителям ты больше не вернёшься.  Это последнее твое свободное лето. Отец настоял.
Отец настоял, чтобы ты отдохнула. Чтобы не сразу ввязывалась в маленький филиал Мунго – в работу Министерстве. К тому же, отец явно считал, что школьная программа не предусматривала того, что должен знать каждый Розье. Это было любопытно.
Это было любопытно. Отец смог заинтересовать тебя тем, что знал он сам о вашей крови-воде. Сказка ли, быль ли, но ты все больше и все внимательнее слушала его каждый день, даже если отрицала это. Розье умеют лгать. И, кажется, самообман – тоже ваше стезя. Понимая это, ты закатывала глаза.
Ты закатывала глаза, читая новую книгу из новой библиотеки отца. Или смотря, как он на практике новое заклинание. Или сама пробуя повторить за ним. Самое ужасное, что ты совершенно перестала видеть грань, которую проводила раньше, деля поступки отца на хорошие и плохие. Был только размытый серый цвет.
Размытый серый цвет, который показывал только одну истину – семья Розье всегда должна оставаться в своих правах и выгоде. Все остальное, включая методы, не имело значение. Вода должна омывать ваши руки, душу и ты искренне надеялась, что совесть она атрофирует окончательно – без этой опасной заразы было всегда легче. Закатываешь глаза.
Закатываешь глаза, сидя в гостиной с отцом перед приходом гостей. Не потому, что отец говорит что-то не то, как раньше. Потому, что мать его перебивает, явно пытаясь сменить тему. И что не так с этой женщиной? Она не понимает?
Она не понимает, что то, что отец делает, только для блага семьи? Но она же тоже Розье, в ее крови та же вода. Пожалуй, она бы просто выбрала более мягкие методы… но не факт, что они бы подействовали. Или…
Или она просто привыкла говорить, что все не так, зная, что на самом деле надежно скрыта за спиной отца? Эта мысль тебя поражает на несколько секунд – твои глаза становятся огромными от осознания такой простой истины: ей так легко говорить, зная, что ее от всего укроют, уберегут. Будучи за каменной стеной так легко критиковать кладку самого камня…
Так легко критиковать кладку самого камня, когда он все равно, не смотря ни на что, надежно тебя скрывает. Ты думаешь о том, что тот, кто заменит отца, должен стать такой же крепостью, как ваш фамильный замок – способный выдержать все, включая роптание тех, кого эти же стены защищают, способный не реагировать на все это или прекрасно заставлять замолчать, скинув кому-нибудь на голову кирпич с той самой стены. Закатываешь глаза.
Закатываешь глаза, когда мать начинает спорить с отцом о том, что такое хорошо, а что такое плохо, о том, что он должен говорить детям, а что нет. Он отвлекается на эту укрытую всеми правдами и неправдами от гадости внешнего мира женщину, которую по необъяснимым причинам при всей разнице их характера, любит, вручая тебе в руки книгу.
Книгу, с которой ты уходишь в библиотеку, совершенно точно зная, что отец, несомненно, оправдает тебя перед гостями извечными причинами в духе «Дочери нездоровится». Впрочем, вся родня уже давно тихо смеется над этим, совершенно точно зная, что под этой формулировкой может крыться все, что угодно… от «ушла в себя, вернется не скоро» до «А она в Австралии, ей в голову ударило, что нужно словить и заобнимать коалу до смерти». Впрочем, ты теперь спокойно сидишь и перелистываешь страницы.
Перелистываешь страницы. Слава всем богам, брат тоже увязался в спор, точнее остался слушать и поддерживать эту женщину. Так же, как и мать, он мирно сидит за стеной, страдая о чем-то сам по себе, - то ли в принца отвергнутого играя, - и не понимает, что он должен был бы стать этой стеной.  Впрочем, может, он еще справится. У него есть время. И сейчас тебе нет до этого дела.
Тебе нет до этого дела. Важна лишь книга в твоих руках с той магией, которую Розье каплями воды собирали веками. Ты читаешь…
Ты читаешь и даже не замечаешь, как заходит отец. Как он следит за тобой. Ты замечаешь его, лишь когда он говорит. Очередные уроки Флорана Розье вмещаются в нескольких фраз, которые повисают в воздухе «Никогда не бойся того, чего желаешь, поступай так, как считаешь нужным… а дальше всегда будет время, чтобы разобраться с последствиями, ведь у любого решения все равно они есть».  Ты улыбаешься.
Ты улыбаешься, когда отец проводит ладонью по твоим волосам и уходит к гостям, мягко напоминая тебе, что если он не может пойти к озеру, чтобы провести старый, как мир, ритуал с водой, то это нужно сделать кому-то из детей, чтобы вода помнила, что она – ваша кровь. Ты лишь киваешь головкой, понимая, что пойдёшь ты.
Пойдёшь ты, когда гости уже соберутся. Твоя кровь-вода поведёт тебя к старому озеру, которое видело так много поколений твоей семьи. Которое благословило так много людей твоего дома. Которое должно знать, что о нем помнят, что вы – его кровь.
Кровь-вода… самая первая сказка, которую внушают детям Розье. Самая правильная и верная, укореняющаяся в сознании.
В сознании, которое ведёт через чёрную дверь в лес около замка. Прекрасное время – темнеет, никто уже не захочет выходить из замка, обогретого камином. Не так ли, Розье?
Розье, ты слышишь шаги. Видимо, ошиблась насчёт домоседов или того, что ни один нормальный человек, не знающий тропинок наизусть, не сунется сюда в темноте. На твоих губках появляется усмешка, каверкающаяя хорошенькое личико, превращая его в гримасу.
Гримасу, которая лишь на минуту остается – ты ведь любишь играть. Так почему бы не сыграть с гостем нежданным в прятки? Только в более интересной их вариации. Отец же сказал тебе, что не стоит бояться желаний? Так почему бы не прислушаться к его словам…
Почему бы не прислушаться к его словам… Можно было бы осветить дорогу. Можно было бы узнать, кто идет за тобой. Но зачем…
Но зачем, когда можно обмануть и вместо преследуемого стать преследователем. Мгновение – теперь уже ты наблюдаешь за незнакомцем.
Незнакомцем, который наугад все еще бредёт по парку-лесу. Боги, он хоть знает, что водится в этих местах? Даже вы с Эйнаром и Эваном бы не решились гулять по непроверенной дороге вокруг замка в темноте. Впрочем, здесь как минимум водишься ты.
Впрочем, здесь как минимум водишься ты. И… тебе до безумия не нравится, что кто-то разгуливает по дому твоей семьи, не показывая лица, не говоря, а как будто тихо крадётся куда-то. Как будто хочет что-то забрать. И эта мысль.
И эта мысль в твоей голове водой отдаётся, о камни разбивается и шумит. Ты все так же тихо и незаметно выходишь из тени и произносишь одно единственное заклинание, едва шепча.
Едва шепча – шепот теряется в звуке падающего тела. Ты склоняешь головку на бок и улыбаешься. Улыбаешься и не забываешь заклинанием выманить волшебную палочку лежащего – мало ли. Чему-чему, а тому, что даже полудохлый незнакомец явно опасен, отец тебя научил, говоря, что даже труп до сожжения несёт угрозу.
- И кто у нас здесь? – на распев.
На распев, так медленно подходя к телу, которое в складках ткани ворочается, извивается и почти кричит. Ткань везде. А человек, значит, маленький и хрупкий. Смех серебром.
Смех серебром. Хрупкость всегда обманчива. Ты присаживаешься рядом, разматывая слои ткани, но человек внутри не дает тебе сделать это быстро – ворочается, снова заворачивается обратно. Ты почти злишься.
Ты почти злишься, когда тебя отвлекает цвет. На твоей руке что-то алое. Не кровь. Помада. Под плащом девушка. И когда ткань наконец-то спадает с лица, ты видишь…
Ты видишь светлые волосы, глаза голубые и кожу бледную, луна едва освещает. Такая же, как ты. Внешностью Розье. А по лицу, по коже помада алая, та самая – отлично смотрится на мраморе коже. Девушка под тканью кажется фарфоровой куклой – красивой и дорогой… которая вот-вот разобьётся.
Вот-вот разобьётся, запутается в кореньях леса, в траве, в том, что ее окружает. Ты… как и отец, теряешься в созерцании, не сразу осознавая, кто перед тобой.
Кто перед тобой, Нимуэ? Твоя кровь. Ты знаешь, ей идет, этой девушке, алый цвет. Ты лишь садишься на землю, напевая колыбельную. Не снимая заклинание. И кладёшь голову девушки-твоей-крови себе на колени. Перебираешь светлые волосы, все еще не впуская в сознание мысль о том, что нужно прекратить.
Нужно прекратить, а ты вместо этого смотришь вокруг себя. Красиво. И заклинание красивое. Правда! Создало же такое прекрасное сочетание цвета и света лунного…
- Тебе идет, знаешь? Давай тебе спою? – и ты правда поешь.
Ты правда поешь, напеваешь старую песню без слов, которая была до того, как ты появилась на свет. Ты, как и отец, тонешь в собственной магии, не видя то, что сейчас важнее – собственную кузину и того, что ей больно.
- Ты знаешь, это будут твои шрамы… но швы, наверняка, мои, - со смехом бездумно.
Со смехом бездумно говоришь, ведь заклинание – это как скобы, которые учат не пугать девочек в лесу, не ходить в лес… И только после этого ты понимаешь.
И только после этого ты понимаешь, что, точнее кто перед тобой. В глазах цвета воды мелькает понимание, смешанное с любопытством и безумием, тем первым, что потоки воды подарили вашей крови.
- Больно, моя милая кузина? – с детским любопытством.
С детским любопытством, когда ребенок берет кнопку, колет друга и невинно спрашивает, все ли с ним хорошо. И только потом ты вспоминаешь, что нужно снять заклинание. И делаешь это.
- Прости, - все еще перебирая волосы девочки.
Девочки, которая всегда была весной. Лёгкой и очень радостной. Порой такой беспечной, насколько не может быть Розье. Но она была, как и ее отец. Открытой. Непоседливой. Честной. Не такой, как ты. В этом была ее редкость. А все редкое ты так любишь…
- Нельзя красться за людьми, Эйрин, - вкрадчиво.
Вкрадчиво, как будто объясняешь что-то важное. Впрочем, важное и есть – никогда не знаешь, что скрывается за поворотом. И мало ли, куда девчонка Маккинон сунется в этой жизни. Тебе бы хотелось верить, что она будет держаться в стороне.
В стороне, думаешь ты. Далеко от войн. И ты меняешь тему, переходя с одного на другое, все еще под влиянием собственной крови-воды и ее магии.
- Ты же обещаешь мне больше не ходить в темноте, Эйрин? В ней водятся твари, которые намного страшнее меня, - ты имеешь в виду вовсе другое.
Ты имеешь в виду вовсе другое. Видимо, бог и повелитель муз, Фебос, благословил тебя, научив говорить метафорами. Темнота – война. А уж твари – всегда люди. И из них есть те, кто намного страшнее тебя.
- А если пойдёшь, то обещаешь смотреть по сторонам? – натягивая прядки волос кузины, заставляя посмотреть себе в глаза. – Знаю, что ты что-то задумала. Но в тебе так много света для того, что ты хочешь. Расскажи мне?
Да, ты бы послушала. А пока вам все еще нужно завершить задание отца – дойти до реки. Тебе, правда, жаль, что Эйрин испытала боль…
Тебе, правда, жаль, что Эйрин испытала боль… но, может быть, это к лучшему? Чтобы она поняла, что ждет ее впереди, если слухи от ее семьи правдивы? То, что говорят о ее планах. Ты хочешь знать от нее лично – не через третьих лиц.
- Сможешь идти? Нам нужно выйти к воде, - возвращаешь девочке ее волшебную палочку.
Возвращаешь девочке ее волшебную палочку и ждёшь, пока она сама встанет первой, поднимет голову с твоих колен  – мало ли голова закружится. Ты усмехаешься, думая, что главный монстр, которого стоит бояться, внутри тебя самой... раз он даже не щадит твою же кровь. И ты думаешь о том, как отец с ним живет столько лет... необъяснимо.
Необъяснимо, ты смотришь в глаза Эйрин, чтобы осознать, что в ней так много света... сколько нет ни в одном из вас. Это редкость, огромная ценность, которую нужно оберегать... но ты боишься, что он, этот свет, потянет кузину на дно. Во тьму, заставляя ее гулять в темноте, к которой она совершенно не готова.